“Заканчиваю последний проект, пишу отчет и иду колоться”: история одной наркозависимой краматорчанки

“К нам в организацию когда приходят впервые, часто слышу: “Да я наркоман уже конченный!” Блин, нельзя так о себе! Я тоже наркоманка. Но я не конченная!”

Анжела (имя изменено по просьбе героини) сидит напротив. Она показывает фото из телефона. На них она. Очень красивая девушка с роскошными волосами и искренне улыбающимися глазами.

Сейчас ее волосы собраны в хвост, она не успела нарядиться и сделать макияж перед интервью. Извиняется за это.

Она мечтает бросить курить, вылечить зубы, надеть платье и обувь на каблуке.

У нее немного уставший взгляд, но она пытается шутить и держаться бодро, рассказывая о своей жизни. 

Краматорск. “Меня злило, что дома у меня даже не спрашивали, откуда я беру деньги”

Анжела росла в Краматорске в обычной семье: отец, мать, она и младшая на 2,5 года сестра. Родители не пили и никогда не употребляли наркотики. Но отношения с ними у Анжелы были сложные. В последние годы обучения она перевелась в другую школу и переехала жить к своей тете, которая была ненамного старше самой Анжелы и училась в институте.

“И лет с 17 я приняла на себя образ “главы семьи”, начала деньги зарабатывать. И финансы приносила в семью большие, чем зарплаты родителей.

Откуда брала деньги? Ну, это были вещи, скажем так, криминальные. Мы бизнес организовали: то “траву” продавали, то еще что-то.

И меня злило, что у меня даже не спрашивали дома, откуда я их брала. Знаете, как закрытая тема: принесла - и принесла.

Поэтому они перестали быть теми взрослыми, с которыми бы я считалась”, - говорит Анжела.

После учебы она вышла замуж. Когда ждала ребенка, узнала, что ее супруг употребляет наркотики.

Первая беременность закончилась выкидышем. Анжела считала, что из-за него.

***

В исследовании БО “Свитанок” уровня доступа женщин, употребляющих наркотики (ЖУН), к услугам охраны сексуального и репродуктивного здоровья, проведенном в 2019 в Донецкой и Луганской областях, говорится о проблеме стигматизации наркозависимых:

“Стигма (стереотип, социальный ярлык) остается центральным барьером в получении тестирования на ВИЧ, своевременном начале терапии и получении гарантированной государством медицинской и социальной помощи.

Речь идет о соединении стигмы, связанной с ВИЧ, и стигмы относительно людей, употребляющих наркотики. Что, в свою очередь, усиливает маргинализацию уязвимых женщин и исключает их из системы предоставления помощи, включая акушерско-гинекологическую.

Стигма нередко перерастает в дискриминацию - отказ от предоставления медицинской помощи, в том числе наркологической.

Обращает внимание и то, что женщины воспринимают унижающее отношение, как само собой разумеющееся.

Отсутствие доступа к информации и систем поддержки создает условия для закрепления “самостигматизации” и, как следствие, добровольной социальной изоляции уязвимых женщин”.

*** 

Через несколько месяцев она снова забеременела. Договорились с мужем о том, что он перестанет употреблять наркотики. Он перестал. Но начал пить алкоголь.

“Он начал меня сильно избивать. Я никому не рассказывала, родителям в том числе, - говорит Анжела. - Но при этом он продолжал хорошо зарабатывать, лучше, чем мои родители. Я знала, что с финансами у них все плохо.

Поняла, что мне несдобровать. Поэтому решила бить сильнее. Била его, пока он не потерял сознание

Но помогать родственникам муж не хотел. Я предложила ему нанять мою маму в качестве няни, а самой устроиться работать. И, наверное, хотела отдать ребенка родителям еще и для того, чтобы его защитить. Потому что бывало такое, что муж бил меня, когда я держала малого на руках”, - рассказывает Анжела.

Анжела продолжала работать. Пьянки, измены мужа, избиения продолжались тоже. Трезвея, муж говорил, что ничего не помнит, просил у Анжелы прощения. Угрожал наложить на себя руки, если она его не простит. Она обращалась в милицию, но это не помогало.

“Я уходила от него несколько раз. Но потом приезжала моя мама, рассказывала мне, какой он хороший и хочет помириться. И сообщала ему мои адреса. Маму не интересовало, комфортно ли мне с ним. Она говорила, что у ребенка должен быть отец. Вот такую картинку она себе нарисовала. И для меня нарисовала ее тоже”, - вспоминает Анжела.

Побои закончились в один, по словам Анжелы, “прекрасный” момент.

“Он как-то пришел ко мне, я закрыла калитку. А он начал перелазить через забор. Я взяла лопату и решила бить его по рукам. Поняла, что если он перелезет, мне несдобровать. Поэтому решила бить сильнее. Била его, пока он не потерял сознание. После этого мы надолго расстались”, - говорит Анжела.

***

В исследовании БО “Свитанок” уровня доступа ЖУН в Донецкой и Луганской областях к услугам охраны здоровья также говорится, что “насилие со стороны партнера присутствует во всех формах - психологической, физической, экономической, сексуальной.

Женщинам приходится выбирать между собственной жизнью и привлечением к криминальной ответственности за самозащиту, которую трактуют как “нанесение тяжелых телесных повреждений”.

Ожидая защиты со стороны полиции и не получая ее, женщины часто теряют веру в возможность получить помощь”.

***

Донецк/ Днепропетровск. “Мне сразу сказали, пока ты не будешь работать в номерах, у тебя не будет нормального заработка”

Через время Анжела решила уехать в Донецк.

“У меня была знакомая, она работала в ночном клубе: топлес танцевала, ходила в номера с мужчинами и на консумациях сидела (консумация — развлекательная услуга, которую предоставляют девушки в ночных заведениях, общение с посетителем. Девушки получают процент от угощений, обычно, напитков, заказываемых посетителями клуба). Я поехала с ней. Какие-то барьеры у меня на тот момент присутствовали. И я думала, что, танцуя и сидя на консумациях, смогу что-то зарабатывать.

Но там мне сразу сказали: “Пока ты не будешь работать в номерах, у тебя не будет нормального заработка”. И, действительно, того, что я зарабатывала танцами и консумациями, хватало только на пачку пельменей и на сигареты, - говорит Анжела и добавляет: -  Я эти пельмени до сих пор ненавижу”.

Жила она в этом же отеле-клубе в гримерной. Так прошло несколько месяцев.

В это время ее муж закодировался и уехал в Днепропетровск работать у родственников. Об этом Анжеле сообщила мама и настояла на том, чтобы они помирились. Анжела вернулась к мужу. Начала работать в Днепропетровске с ним. Торговали вместе солнцезащитными очками.

Но через время муж опять начал принимать наркотики и пить.

Я просила меня отпустить. А он меня вытащил на балкон, свесил наполовину с 10 этажа и спрашивает: “Ну, что, тебя отпустить?”

“Это был такой трэш! Я начала искать возможность от него уйти. Начала опять искать клубы, где бы я могла танцевать и зарабатывать. А в Днепропетровске таких клубов практически не было, везде нужно было заниматься, кроме танцев, еще и проституцией. Но мне повезло. Я с детства была знакома с хореографией. Меня взяли в один клуб, где я делала постановки для танцовщиц, учила девочек. Сама не выступала”.

Анжела познакомилась с другим мужчиной и начала с ним встречаться, скрывая от него свое замужество. Узнав об измене, муж сильно ее избил.

“Я просила меня отпустить. А он меня вытащил на балкон, свесил наполовину с 10 этажа и спрашивает: “Ну, что, тебя отпустить?” Потом выгнал меня на лестничную клетку и сказал, что скоро я буду сама на коленях молить его впустить меня обратно”.

К другому мужчине Анжела не решилась пойти, не была готова рассказать тому правду. К правоохранителям не обращалась тоже.

***

По данным исследования БО “Свитанок” уровня доступа ЖУН в Донецкой и Луганской областях к услугам охраны здоровья, 35,33% опрошенных испытывали физическое насилие со стороны интимного партнера; 14% пережили сексуальное насилие со стороны интимного партнера; 67% из тех, кто испытал насилие со стороны партнера, вызывали полицию.

***

Она обратилась за помощью к девочкам по работе. Она знала, что обе они занимаются проституцией и еще вместе с одним парнем-таксистом торгуют амфетамином. Они сняли Анжеле комнату и купили препараты для заживления ран, чтобы Анжела могла вылечить ушибы.

“Я понимала, что они не будут содержать меня вечно. Они предложили работать проституткой в одной “фирме”. Там я бы могла жить в “фирменной” квартире, “набить” своих клиентов и нормально зарабатывать”, - говорит Анжела.

Она согласилась. Но в первый же “рабочий” день к ней нагрянула милиция. В “рабочей” квартире устроили засаду, пытаясь поймать женщину, которая курировала “фирму”.

“И вот две недели они (милиционеры) ее ждали в квартире. Я за это время с ними познакомилась. Они предложили мне съездить с ними в баню и сказали, что если они эту женщину поймают, я могу встать на ее место. Девочки все останутся. Поменяются только номер телефона и название. Я пошла на это. И написала ей сообщение, что все нормально. Она приехала и ее задержали”, - рассказывает Анжела.

Бизнес снова заработал. С милицией договорились, что в течение 1,5 лет Анжела будет отдавать ежемесячно по 500$.

“Я думала, что этого будет достаточно - платить им и отправлять им девочек “на субботник”. Но мне был тогда 21 год, я была наивная.

У нас начали появляться клиенты с амфетамином. Это были 2001-2002 годы. Эти клиенты сначала меня просто угощали. Потом я меняла услуги девочек на наркотики. Так и начала употреблять.

Те, кто меня “крышевал”, начали ставить мне какие-то новые задания, например, нужно было рассказать им о тех, кто приезжает к нам. Я отказывалась. И они, видимо, решили, что меня нужно менять, как ту женщину”, - говорит Анжела.

Она до сих пор удивляется, каким чудом ей тогда удалось избежать задержания. По случайности ее в момент приезда милиции не оказалось в офисе.

“Тогда и начала рассыпаться вера и в дружбу, и во все эти отношения. Я боялась, что меня посадят. Я просила помощи у друзей, а они отвечали: “Скажи “спасибо”, что не звоним и не сдаем тебя”. Отвернулись все. Дошло до того, что после всех этих шикарных казино, крутых отелей я около месяца жила на улице. Ночевала на чердаках, в каких-то подъездах, - вспоминает она. - Я просто боялась, была не совсем трезвая и не понимала, что мне делать. Идти мне было некуда”.

***

По данным того же исследования, 24% опрошенных женщин имеют опыт секс-работы; 20% имели опыт секс-работы за последние 7 дней; 16% испытывали принуждение к предоставлению сексуальных услуг.

25% из тех, кто имел опыт секс-работы, предоставляли интимные услуги сотрудникам полиции.

“Также женщины в процессе интервьюирования сообщали о незаконных задержаниях, физическом насилии, угрозах и шантажах со стороны полицейских”, - говориться в исследовании.

***

Донецк. “Я реву и говорю: “Если меня посадят, я вас прокляну!”

“Я вспомнила, что когда-то мы ездили в Донецк к человеку, которому сбывали амфетамин. И я решила, что надо ехать к нему.

Этот парень когда-то работал в милиции. Он тоже употреблял наркотики. Из милиции ему привозили “маляс” (смолообразный опий, получаемый выпариванием отвара из маковой соломки), у него остались там связи. И я начала уговаривать его открыть в Донецке такую же “фирму”, какая была у меня в Днепре”, - продолжает свой рассказ Анжела.

Они открыли “фирму”. Анжела перешла на другой наркотик - на “ширку”. Ее было легче достать.

В 2003 они впервые сдали тест на ВИЧ.

“Через несколько дней нам позвонили, мол, есть результат, приедьте. Мы попросили сказать результаты по телефону. Нам ответили: “По телефону про такие болезни не говорят”. Мы поняли, что у нас ВИЧ, и никуда не поехали. Мы подсчитали, сколько нам еще жить и как нам это время с толком потратить. Планировали, что годик, может, два. А когда оно все не конец и не конец, конечно, было... очень удивительно”, - говорит Анжела с горькой усмешкой.

***

Данные исследования уровня доступа ЖУН к услугам сексуального и репродуктивного здоровья в Донецкой и Луганской областях:

•       52,67% респонденток живут с ВИЧ:
• ○        1 из 150 опрошенных женщин никогда не проходила тестирование на ВИЧ;
• ○        1 прошла самотестирование на ВИЧ как последний тест;
• ○        4 из 150 не знают свой ВИЧ-статус;
• ○        среди 66 респонденток, которые указали, что раньше они были ВИЧ-негативными, 84,85% прошли тестирование в течение последних 12 месяцев;
• ○        5 из 66 респонденток, которые указали, что имеют негативный ВИЧ-статус, с апреля 2014 года не проходили тестирование на ВИЧ;
•       56% респонденток указали, что на момент исследования имеют гепатит С;
•       22% не знают, есть ли у них вирус гепатита С. 

***

В том же 2003 “фирму” закрыли, на Анжелу и ее напарника было заведено уголовное дело. Но благодаря родственникам напарника тюрьмы удалось избежать, они получили условный срок 2 года за содержание притона и за вовлечение несовершеннолетних в занятие проституцией - одной из девочек не было 18 лет. Это была первая судимость Анжелы.

“Через некоторое время меня с моим условным опять “приняли”. Я тогда следователю пообещала, что заплачу 2000$ и меня выпустили под подписку о невыезде.

Но следователя мы решили “кинуть”. У парня, с которым я тогда жила, крестный был адвокатом. Мы отдали ему эти 2 тысячи. Он на следующий день из РУВД забрал мой паспорт и стал моим адвокатом.

Но так как мой сожитель был его крестником, мы ходили к нему каждый день и просили у него с этих 2 тысяч денег себе на “раскумарку”. И уже к тому времени, когда надо было ехать в суд, у него осталось только 200$. Я понимала, что он не будет меня защищать и меня посадят.

Перед зданием суда я расплакалась, мне было страшно идти туда. Он (адвокат) начал меня уговаривать: “Ты что, не понимаешь? Если не сейчас, то я больше уже не договорюсь”. Я реву и говорю: “Хорошо. Но если вы меня обманываете и меня посадят, я вас прокляну!” - рассказывает Анжела.

От уголовной ответственности ее освободили.

В это же время Анжелу лишили родительских прав на сына.

“Моя мама успела к тому времени на сына оформить опекунство и ей платили деньги. На мужа она подала на алименты. И ей сказали, что надо подать на лишение меня родительских прав. Иначе ей перестанут платить опекунские.

Я все время ей отказывала. Но когда я легла в наркологию для того, чтобы избежать наказания в том суде - добровольная госпитализация в наркологию “смягчила” приговор, соцслужбы вместе с мамой взяли справку о том, что я наркозависимая. И мама таки лишила через суд меня родительских прав, - говорит Анжела. - В принципе, это не повлияло на общение с ребенком. Я могла к нему приходить, проводить с ним время. Но для меня это было… неприятно. Получалось, что мама в очередной раз меня обманула. Это тяжелый момент для меня. Даже сегодня”.

***

“Унаследованные с советских времен статьи Семейного кодекса о лишении родительских прав на основе “хронического алкоголизма и наркомании” и то, как на практике их применяют службы защиты детей и опекунские советы, забирают у женщин возможность реализовывать одновременно свое право на здоровье и родительские права. Из-за этой дискриминационной нормы, встроенной в законодательство, так называемой узаконенной стигмы, женщины отказываются обращаться в существующие программы опиоидной заместительной терапии (ОЗТ) и в другие медицинские службы. Употребление наркотиков или нахождение в программе ОЗТ вместе с “узаконенной стигмой” дает повод для злоупотреблений, запугиваний и посягательств на родительские права членами семьи и соцслужбами”, - пишут авторы исследования уровня доступа ЖУН к услугам сексуального и репродуктивного здоровья в Донецкой и Луганской областях.

***

Краматорск/Славянск. “Дозы были большие. Надо было что-то делать. Я пошла воровать”

“В Донецке долго мы не “понаркоманили”, потому что после закрытия “фирмы” за моим этим парнем начали следить. Он начал брать “маляс” и торговать “ширкой”. Потому что надо было как-то колоться и так он пытался заработать. Его начали “принимать”. Мы уехали с ним в Краматорск. Он воровал. Долго это тоже не продлилось, один из наших знакомых его сдал”, - говорит Анжела.

Анжеле пришлось теперь учиться добывать наркотики самостоятельно.

“До этого момента я даже не думала, что я наркоманка. Я всем говорила: “Какая я наркоманка? Меня не “кумарит”, не ломает”. И мне, помню, кто-то еще говорил тогда: “Анжел, тебя не “кумарит”, потому что ты ни разу не бросала”.

В общем, когда его “закрыли”, я первый раз поняла, что меня действительно “кумарит”. Это такое состояние, когда ты не можешь уснуть. Месяц можешь не спать, ни минуты. Расстройство желудка, болят руки, ноги, спина. Но даже не это самое страшное. Психологически тяжело. Есть такой момент, что ты постоянно думаешь, что тебе надо уколоться”, - объясняет Анжела.

Она начала общаться с тем человеком, который сдал ее парня. Тот был “вхож” в точки продажи. За наркотиками ездили в Славянск и Дружковку.

Потом Анжела познакомилась с другими людьми. Они грабили квартиры в других городах. В очередной своей поездке в Харьков ее новые “напарники” убили владельца квартиры, который не вовремя вернулся домой. По чистой случайности в тот раз Анжела с ними не поехала - передумала перед самым отъездом.

“Напарников” поймали. Анжела осталась в Славянске жить у очередного знакомого. И решила воровать сама.

“Дозы большие уже были. Надо было что-то делать. Пошла сама в одну квартиру. Уже собрала все, такси вызвала. И вот стою я в квартире в шубе хозяйки квартиры. А квартира на 3 этаже. Я думала, что она придет к 14.00. Было еще 12:30. Я не переживала. И тут она ключом открывает дверь, видит меня, закрывает дверь и начинает кричать, звать соседей.

Шубу пришлось мне снять, в ней неудобно. Побежала на балкон, насколько было возможно, спустилась, на руках свесилась, как-то спрыгнула и сразу в машину такси заскочила. И как раз милиция подъехала.

Начала я ездить по знакомым искать денег за такси заплатить. Ничего не получалось.

Потом поняла, что надо таксиста “кинуть”. А он говорит: “Сейчас вот в последнее место везу. Если не заплатишь, отвезу тебя обратно на тот адрес, откуда взял. Я ж видел, откуда ты бежала”.

Мы приехали к одному пацану, который постоянно бегал брал наркотики, то есть у него постоянно деньги были. В общем, отдала я за такси”, - рассказывает Анжела об одном из дней своей жизни в Славянске.

Но этот день закончился не так, как обычно.

Славянск. “Слышишь, ты, Бог! Если ты есть, давай уже что-то меняй! Или забирай меня, или…”

В тот день Анжела встретила знакомого, который когда-то бросил наркотики, стал служить в церкви и часто при встречах предлагал Анжеле посетить церковное служение.

В этот раз он ее все же уговорил.

“Мне так не хотелось туда. Но к нему я как-то хорошо относилась. Подумала: “Ладно, схожу погреюсь хотя бы”.

Сидела-сидела я там такая уже “раскумаренная”, слушала их пение. И вот мне казалось, что все, что они поют, - все про меня. Расплакалась там, - вспоминает Анжела. - Меня после служения познакомили с ребятами из ребцентра (реабилитационного центра). И они такие: “О! Привет! Мы так рады, что ты пришла!” А я думаю: “Ого! Давно никто так не радовался тому, что я пришла. А если радовались, то недолго”.

А еще перед тем, как полезть в ту квартиру, что-то такое было со мной непонятное, я как будто к Богу обратилась: “Слышишь, ты, Бог? Если ты есть, давай уже что-то меняй! Или забирай меня, или…”

На тот момент я уже осознавала, что наркотики меня не устраивают: удовольствия нету, а платить за то, что у меня все плохо и дальше будет еще хуже, мне тоже не хотелось.

И вот эти ребята, которые мне радовались, предложили мне пойти в их ребцентр. Ну, я подумала, что все равно ничего не теряю, и пошла”, - рассказывает Анжела.

В ребцентре Анжеле долгое время не нравилось.

“Мне порой казалось, что это куча сумасшедших людей. Я видела это так: вот эти, которые рассказывают о Боге и о том, что можно бросить употреблять, - лохи, которых “разводят” все те, кому негде жить. И я не могла понять, к кому отношусь я, если этих я считаю лохами, а других - бомжами. И что я тут делаю, вообще не понятно.

И я все время порывалась уйти под каким-то предлогом: то за вещами, то еще за чем-то. Но меня каждый раз уговаривали остаться.

Но потом у меня начала появляться какая-то, действительно, вера. Видимо, наставники у меня были хорошие.

Знаете, многие мои знакомые наркоманы, кто знал, что я в ребцентре, говорили сначала: “Что ты делаешь? Ты гонишь! Поехали с нами”. И так несколько месяцев.

А потом начали приезжать и спрашивать: “Анжелка! Правда, тебе помогает? А если я захочу, меня сюда возьмут?”, - вспоминает она.

Находясь в ребцентре Анжела, повторно сдала тест на ВИЧ. Диагноз подтвердился. И, как сама она говорит, вовремя это произошло. Пора было начинать лечение, слишком плохие были показатели.

“Я начала пить АРВ (антиретровирусные препараты) еще в ребцентре. Но мне было все хуже и хуже. Сильная усталость, у меня была температура, было очень плохо. И мои друзья - супружеская пара - мне помогли.

Вот этот супруг, он сидел в тюрьме и там видел, как люди от такого умирали. Когда они приехали ко мне, все поняли, отвезли меня немедленно к врачу, чтобы выписать направление на стационарное лечение. Врач делать этого не хотела, видимо, я ей статистику портила. И вот он там все-таки добился того, чтобы мне дали направление в СПИД-центр в Донецке.

В больнице пролежала 4 месяца, пока принимала терапию. Там я увидела объявления благотворительной организации “Клуб “Свитанок” о том, что они помогают наркозависимым. И мы после моей выписки поехали с одним из служителей церкви в эту организацию, чтобы начать сотрудничать”, - говорит Анжела.

К тому времени она уже начала помогать в церкви и ребцентре другим наркозависимым.

***

Данные исследования уровня доступа ЖУН к услугам сексуального и репродуктивного здоровья в Донецкой и Луганской областях:

ВИЧ:

•       3 из 66 респонденткам, имеющих ВИЧ-позитивный статус, никогда не предлагали АРВ-терапию.
•       22,78% ВИЧ-позитивных женщин никогда не проходили тестирование на вирусную нагрузку;
•       78,48% никогда не проходили тестирование на медикаментозную устойчивость к ВИЧ (резистентность).

Гепатит С:

•       только 1 из 84 женщин, болевших гепатитом С, получила бесплатное лечение;
•       4 женщины проходили лечение, оплачивая его;
•       91,86% респонденток, которые знали о том, что в какое-то время у них был гепатит С, никогда не лечились.

***

 

Енакиево. “Я даже порадовалась, что у меня ВИЧ. И предложила организовать группы поддержки для людей, живущих с ВИЧ”

После реабилитации Анжела 10 лет не употребляла наркотики. Она перебралась в Енакиево.

“Я все время искала себе место. Раньше мое время было заполнено заботами: достать деньги, найти мак, уколоться, продать мак, куда-то поехать. А после реабилитации, я не знала, что делать в освободившееся время”, - говорит Анжела.

“Клуб “Свитанок” пригласил представителей ее церкви в терапевтический лагерь для наркозависимых с ВИЧ и другими болезнями. Анжелу поездка впечатлила и она наконец-то поняла, чем ей хотелось заниматься - помогать таким же, как она.

“Я даже порадовалась, что у меня ВИЧ. И через несколько недель позвонила в “Свитанок” и предложила организовать группы поддержки для людей, живущих с ВИЧ, в Енакиево”, - говорит Анжела.

Она ушла из церкви. И первые встречи самопомощи, как она их назвала, начала проводить у себя дома. Также она занималась консультациями по телефону.

“Один из моих клиентов в дальнейшем стал мне мужем. На первой телефонной консультации я его спросила: “Тебе наверное тяжело с твоей зависимостью? Она тебе мешает?” А он говорит: “А у меня нет зависимости”. Я спрашиваю: “Как так?” А он: “Вот так. Хочу употребляю, хочу - нет”. Я говорю: “И как долго ты независимый?” А он: “6 лет”.

Как оказалось, ему, когда пришли положительные результаты анализов на ВИЧ, отец сказал: “Все! О сексе забудь!” А потом от кого-то он узнал обо мне: вот женщина, живет с ВИЧ, помогает таким же. И тут он обрадовался, что там молодая девушка и у нее тоже ВИЧ. Нафантазировал себе что-то. И пришел на первую встречу уже с подарком”, - улыбается Анжела.

Со временем у них завязались отношения, они их официально оформили. Хотя, по словам Анжелы, между ними никогда не было любви, но им было комфортно вместе. Тот период своей жизни с ним она вспоминает с теплотой.

В Енакиево очень сильно деятельность Анжелы поддерживал “Свитанок”, ее активность и энтузиазм ценили.

Потом Анжела стала участвовать и в других проектах. К одному из проектов присоединился муж. Хоть он и продолжал употреблять наркотики, по словам Анжелы, ей это не мешало. Жили и работали вместе спокойно.

“Сначала все это делалось на таком подъеме, энтузиазме, активизме. Я думала, вот мы это делаем и идем к лучшему. А потом начала сталкиваться с проблемами: то здесь никто ничего не будет делать, потому что это тяжело; то там ничего не выйдет, ведь никто не готов голову на плаху положить ради какой-то идеи. Мне начало казаться, что где-то в чем-то меня обманули”, - говорит Анжела о первых “звоночках” разочарования в своей социальной деятельности, возможно, о первых симптомах “выгорания”.

Енакиево. “Потом началась война и стало все еще тяжелее”

“Потом началась война и стало все еще тяжелее. И для меня страшным было даже не то, что стреляют. Для меня было страшно видеть, как люди начинают ходить и искать еду на улице. И они этого стесняются”, - с грустью вспоминает Анжела.

Она рассказывает много страшных историй о том времени.

“Когда мы уезжали, я отдаю бабушке с первого этажа продукты из холодильника, а она говорит: “Может ты дашь кому-то, кому нужнее? У меня там еще борщ есть - дочка оставила”. А я ей: “Я ж вас знаю, вы и того, и того соседа накормите”. А она: “Да-да, правда, накормлю”. Она так и осталась там. И там умерла.

Потом мне было страшно из-за клиентки моей. Там 7 детей и она мать-одиночка. Самой старшей дочке 14 лет. И я встретила ее, девочку, и она мне говорит: “Ой, ДНР, они нам так помогают! Мы с мамой у них на кухне работаем. Они хорошие ребята. Привезли нам еду и то, и то”. Мне показалось, что она ждала на улице кого-то. Я отошла в сторону и вижу, как к ней подходит здоровый мужик небритый. И по их общению я понимаю, что у них не совсем “дружеские отношения”. И я так же понимаю, что, скорее всего, ее мама понимает, что сама она не “котируется”, а старшая дочка - гарантия того, что остальные дети сыты.

Вот эти вещи меня пугали.

Помню, когда в Донецке закрывали ЗТ (программы заместительной терапии) из-за войны, у меня был один клиент с “букетом” болезней: и сахарный диабет, и туберкулезом переболел, и цирроз печени, и ВИЧ. Дозы ЗТ он получал большие и снижать их было противопоказано. Ему начали угрожать те из клиентов, кто подался в ДНР. Они говорили ему: “Давай вали отсюда. Из-за тебя нам не хватает”.  Представляете, какие страшные вещи там творились?” - с горечью вспоминает Анжела.

В начале войны Анжела продолжала помогать наркозависимым. С коллегами они помогали эвакуироваться и взрослым, и их детям. Помогали восстанавливать утерянные документы, отстаивать права, налаживать их жизнь в новых городах.

Полноценно работать в тех условиях становилось все труднее. Им с мужем пришлось переехать в Краматорск.

***

“Кроме закрытия программ ОЗТ, некоторые женщины сообщили об избиении и незаконных задержаниях из-за употребления наркотиков или участия в программах ОЗТ со стороны боевиков самопровозглашенных республик. А также сообщили о преследованиях со стороны силовых структур на территориях, подконтрольных Украине”, - сообщает исследование уровня доступа ЖУН к услугам сексуального и репродуктивного здоровья в Донецкой и Луганской областях.

***

Краматорск. “В какой-то момент я начала всем говорить, что вот заканчиваю проект, пишу отчет и иду колоться. Все думали, что я шучу”

В Краматорске работы для мужа в той же сфере не нашлось. И жизнь в непривычных условиях стала для него стрессом.

Я спокойно выдохнула и с полным осознанием того, что делаю, начала употреблять наркотики снова

В отношениях у них начались проблемы. Во всех бедах муж обвинял ее, унижал, придирался к мелочам, обесценивал ее достижения.

“Я работала тогда в проектах по женскому лидерству, по защите прав женщин, употребляющих наркотики. И тут, на работе, я была вся такая сильная и “продвинутая”. А дома у меня происходил трэш. Он ни разу меня не бил, но это было насилие психологическое, полное разрушение моей личности. Он употреблял наркотики и крал у меня деньги. Еще что-то вытворял…

А на мне тогда висела куча проектов. И я понимала, что у меня уже нет сил никаких все это тянуть.

В какой-то момент я начала всем говорить, что вот такого-то числа я заканчиваю проект, пишу отчет и иду колоться. Все думали, что я шучу так.

Попробовала психотерапию. Но, знаете, на хорошего психотерапевта у меня денег не хватало. Первый психотерапевт мне не подошел, второй сам ушел, потому что понял, что я закрываюсь. Группы мне тоже не подошли.

Все видели, что у меня “сухой” срыв: я не употребляю, но я вот-вот - и наркоман.

Я закончила проекты. К тому времени и муж был уже в ребцентре несколько месяцев. Я спокойно выдохнула и с полным осознанием того, что делаю, начала употреблять наркотики снова.

Это был 2016 год. Кто-то наверное может подумать, что он стал роковым для меня. Но в тот год исполнились две мои мечты. Я хотела увидеть океан. И в том году я увидела сразу два океана. И еще. Это был первый год, когда я перестала думать о том, чтобы моя мама мной гордилась.

Не знаю, может это и страшно прозвучит, но я поняла тогда, что я хочу жить так, как я хочу, и мне все равно, кому что нравится, будет ли кто-то мной гордиться или не будет. Мне это стало абсолютно безразличным”, - говорит Анжела.

Она начала искать в Краматорске выход на наркотики. Лично бегать покупать не хотела - не хотела терять лицо: пересекаться со своими бывшими клиентами, подрывать авторитет организации, в которой до срыва работала.

Помогать стал один из знакомых мужа. Через время у них завязались отношения.

“Хоть я и ушла со всех проектов, но знания и умения остались. И когда я начала во всем этом вариться снова, стала оценивать и анализировать ситуацию уже не только, как наркоман, но и с другой стороны. Я начала видеть, что происходит на самом деле.

Когда, например, полицейские устраивают обыски и садят людей, жилье которых потом продается. Начала понимать какие-то их схемы, в которые попадали почему-то именно те люди, данные которых есть в каких-то благотворительных организациях. И я видела, что многие клиенты таких организаций попадали в поле зрения полиции и лишались потом недвижимости, имущества, еще чего-то.

Начала, уже будучи потребителем наркотиков, защищать права других потребителей. Но я не учла того, что будь я трезвой, я быть может и могла бы это делать, а когда употребляю - нет, я сама уязвима.

Моего сожителя “закрыли” за сбыт. Причем дело было сфабриковано. Я пыталась как-то бороться, куда-то обращаться. А мне говорили: “Ну, он же все равно “барыжил”. Какая разница, за этот сбыт или за другой теперь сядет?”

Я познакомилась с девочкой, у которой по такой схеме квартиру отнимали. Мы поехали с ней в Киев. Я искала возможности, чтобы кто-то взялся за дела и этой девочки, и моего сожителя.

Я готова была бороться за него. А он, видимо, не совсем был готов. Он сначала послушался меня, а потом отступил, ведь надо было сражаться с полицией. Страх сыграл свою роль. В итоге, ему таки дали срок 8 лет. Девчонку тоже “закрыли”.

И все эти события так меня вымотали, что даже сейчас, если бы все повторилась, я не знаю, решилась ли бы я на борьбу.

Я ничего не добилась и разочаровалась и в своей профессиональной деятельности, и в деятельности всех таких организаций вообще”, - рассказывает Анжела.

Киев/ Краматорск. “У меня было ощущение, что на меня надели поводок и дергают”

Анжела осталась жить в Киеве. Там она попала в больницу. Ей помогли встать на бесплатную программу ЗТ. Некоторое время специально не выписывали, потому что у нее не было жилья.

“Даже сделали разрешение на выдачу препаратов ЗТ на руки. Но все равно были моменты, когда начинают… Как бы это объяснить?..  Действуют по принципу: вот мы дали тебе таблетки и теперь делаем с тобой, что хотим. Хотим - проверяем, хотим - тестируем в любой момент. У меня было ощущение, что на меня надели поводок и дергают. Поэтому с бесплатного ЗТ я ушла на платное”, - говорит Анжела.

На официальную и постоянную работу наркозависимым устроиться очень сложно.

Она перебивалась одноразовыми подработками: помыть посуду, убрать в квартире и т.п.

Однажды у нее украли кошелек и паспорт. И Анжела приехала в Краматорск, чтобы восстановить документы.

“Это было 16 марта 2020 года, а 18 марта я уже не смогла отсюда уехать из-за локдауна.

Доза и сам препарат, которые я принимала в Киеве, были посильнее, чем здесь, в Краматорске - не такого качество. И к “уличным” наркотикам тоже доступа у меня не было.

Созвонилась с сожителем, который и сейчас в тюрьме, пожаловалась. А он мне говорит: “Анжела, пойди в свою организацию, попроси помощи и пойди на ЗТ”, - вспоминает Анжела.

На ЗТ она встала тоже не без трудностей, ведь для участия в программе нужен паспорт или другой документ, удостоверяющий личность.

Анжела обратилась в “Свитанок”, ей подсказали, что можно получить справку, которую получают ВПЛ для пересечения линии разграничения. Она смогла достать нужную справку на 18 день своего пребывания в Краматорске. И начала получать пренорфин в наркологии.

“Было, конечно, тяжело и неприятно. Я старалась туда, в наркологию, приходить позже всех, чтобы меня никто из моих же клиентов не увидел там. Месяца два вообще ни с кем не общалась из “Свитанка”.

А потом он (сожитель) сказал мне: “Анжела, а почему ты не сходишь не спросишь, может у них есть работа?” Сходила и спросила - меня взяли.

Сейчас я могу честно сказать, что долго не употребляю наркотики, не потому что сама не хочу - это не мой выбор, а потому что так сложились обстоятельства.

Да и на работу вернулась нехотя. Единственное, что было для меня хорошим здесь, это люди, которых мне было приятно видеть. А в то, что я делала здесь когда-то, перестала верить.

А еще ж в процессе употребления где-то кредитов набрала, где-то что-то по судимости пришло, наложили арест на карту, чтобы я заплатила за экспертизу. И когда вот бросила и, кажется, наконец-то что-то начала налаживать в своей жизни, а тут - опа! И тебя накрывает новыми проблемами: то банки, то здоровье, то отношения с родителями и с сыном, то еще что-то.

Иной раз приходят мысли, что там, в Киеве, мне было легче. Всего-то надо было найти 500 гривен и весь день был решен: мне было, где жить, что есть и что употреблять, пачка сигарет и на проезд немного. Всего лишь 500 гривен! Это - поехала помыла посуду. Или убрала в квартире.

Жить трезвой жизнью куда сложнее.

Но! Я с родителями живу год под одной крышей. Это невероятно долго! Я наконец-то начала нормально общаться с папой. И некоторые вещи я переоценила и теперь вижу их абсолютно по-другому.

С сыном в первое мое употребление у меня не было плохих отношений. А второе мое употребление он воспринял, как предательство. Сейчас и с ним отношения потихоньку налаживаются. Он уже взрослый, получил диплом бакалавра, продолжил учиться дальше, живет отдельно с девушкой. Я стараюсь стать ему хотя бы другом.

Когда встала на ЗТ, мне предложили антидепрессанты принимать. И это наверное не зря. Я ведь теперь точно знаю, что в мое второе употребление было вызвано не тем, что мне нужны были наркотики, мне нужна была помощь. Видимо, у меня была депрессия.

И на работе со мной рядом люди, которые помогают мне все заново выстраивать и поддерживают меня, которые приняли и поверили мне. И я не хочу их подводить.

Возможно, именно это меня и держит”, - заканчивает свой рассказ Анжела.

Она все так же сидит напротив.

Очень хочется, чтобы она закончила свой рассказ хэппи эндом. Но все так неоднозначно… Сейчас она изо всех сил пытается не упустить этот шанс, ей трудно, но она старается... и продолжает бороться за саму себя.

***

Данные исследования уровня доступа ЖУН к услугам сексуального и репродуктивного здоровья в Донецкой и Луганской областях:

Минимальный возраст начала употребления наркотиков - 12 лет, средний возраст - 20 лет.

Последний употребленный наркотик:

•       48% - опиоиды;
•       12,5% - амфетаминовые стимуляторы;
•       16% - “аптечные наркотики”;
•       остальные - комбинация наркотиков разных групп.

Передозировка:

•       29,3% опрошенных женщин хотя бы один раз пережили передозировку опиоидами.

Медикаментозное лечение:

•       49,33% были на наркоучете на момент опроса;
•       6,67% стояли на учете раньше;
•       57,33% никогда не получали наркологического лечения;
•       28,67% на момент опроса получали ОЗТ;
•       10 из 150 женщин были вынуждены прервать ОЗТ из-за вооруженного конфликта.

12% женщинам отказывали в лечении из-за употребления наркотиков.

***

В материале использованы иллюстрации Depositphotos.

Материал создан в рамках проекта “Гендерночувствительное пространство современной журналистики”, реализующийся Волынским пресс-клубом в партнерстве с Гендерным центром Волыни и при поддержке Украинской медийной программы, которая финансируется Агентством США по международному развитию (USAID)  и выполняется Международной организацией Internews.

коментарі